"Воспоминания вождя"

-Помню, интереснейший случай со мной произошел. Было это в Разливе. Я жил тогда в шалаше и замаскировался под косильщика сена. Работал, понимаете-ли, батраком. Ну это так, ради конспирации. После рабочего дня решил я немного заняться делами. Чертовская охота взяла поразмышлять о судьбах России. Сижу я в шалаше, делаю выписки из привезенных товарищами книг, и слышу легкую поступь неподалеку. Думаю, кто из наших не станет так предательски идти, чуть передвигая ноги, значит враг. Я делаю вид, что, дескать не замечаю ничего. Пишу себе. А сам смекнул, что это не иначе, думаете кто? Правильно, агент царской охранки. Он постучал в дверь шалаша, она знаете-ли, дубовая была, помнится, чертовски крепкое дерево, дуб. Я говорю:"Кто там?" Он отвечает таким наглым голосом:"Товарищ Иванов." Я говорю:"Скажите пароль, батенька". Он замялся, видимо, не знал пароля. Слышу, отошел на несколько шагов. Ну, я сижу пишу воззвание какое-то, сейчас уж не упомню. Опять стучит, и более наглее. Но стены еще не трясутся. Хорошие были стены у шалаша, прочные. Из камня белого сделаны. "Кто?"-спрашиваю. Он говорит:"Водопроводчик, водопровод чинить." Этим он рассмешил меня до колик в животе. Я ему:"Сами подумайте, какой в шалаше водопровод?" Это его смутило. Агенты вообще народ тупой и бездарный. Я прямо перебесился весь от смеха, не мог сдержать себя. Через несколько минут стучит опять. На мой вопрос отвечает, что он ведет телефонный кабель в Америку, и что он может поставить мне телефон. Я от смеха чуть не свалился под стол. У меня спутниковая связь, понимаете-ли, сотовый телефон, а он с какой-то ерундой трясется. "Вы бы еще телеграф предложили",-говорю я с такой, понимаете-ли, батенька, издевкой в голосе. "Что вам нужно, друг мой?"-спрашиваю и на всякий случай вынимаю из ящика стола пистолет. Он говорит умозрительную вещь:"Мне нужен Ульянов-Ленин". Я ему говорю простую, как Колумбово яйцо, фразу:"Он уехал в Петербург, ищите его там". Он сначала не поверил и спрашивает:"А вы кто? И почему в его шалаше?". Я ему:"Я эконом, батенька". Так он и ушел, не солоно хлебавши. Хитрость революционера плюс конспирация, залог победы над самодержавием, сударь мой.
Голос за кадром.
-Вот так Владимир Ильич в очередной раз перехитрил ищеек царской охранки.

-Знаете-ли, люблю я поохотиться. Есть за мной такая привычка. Поэтому решил я взять ружьишко и пойти в лесок. В Шушу это было. Иду я значит по лесу, иду, никого не трогаю пока. Глазами ищу зайца, чтобы пристрелить его. И мало-помалу вышел на хуторок. Маленький такой хуторок, домов двадцать деревянных. И вижу, шляется около хуторка подозрительный такой человек. Может кто другой и не понял бы, но я понял. Это был, думаете кто? Агент царской охранки, правильно. Я, значит внимания на него не обращаю, но ружьецо держу на всякий случай в его сторону. Ружьецо у меня хорошее было тогда. Американский винчестер, многозарядный, двенадцатого калибра, привезенный в чемодане с двойным дном через Женеву. Он подходит ко мне, такой, знаете-ли развязной буржуазной походкой и говорит:"Приятный сегодня денек выдался", и глазами зыркает по моей амуниции. "Здравствуйте, а кого вы ищите?"-спрашиваю я. Он говорит:"Ульянова-Ленина." И показывает даггеротип. "Надо проверить его на благонадежность,"-говорит. А у меня как раз был непорядок с бумагами в Шушу, много запрещенной литературы привезли товарищи, интереснейшей знаете-ли, литературы. Мопассана и де Сада. Вы, наверное, не знаете таких буржуазных писателей. Я давно раскритиковал их философию с позиций марксизма. "Ленина, значит, ищите",-говорю я и лихорадочно размышляю. Он кивает головой. "Так это не я",-говорю я ему и поворачиваюсь, чтобы уйти. Он вежливо распрощался со мной и отвернулся. И зря. Ружьишко мое всегда било точно.
Голос за кадром.
-Вот так Владимир Ильич в очередной раз провел агентов царской охранки.

Было это давно. Точно помню, что перед революцией. Приехал я как-то в Женеву, батенька, знаете, городок небольшой в Швейцарии. Небольшой, но очень шумный. Столица, знаете-ли, пересечение торговых путей. Принял я там чемодан с двойным дном и рабочего Петрова, который вроде как должен был меня охранять в поездке домой. Были в том чемодане деньги, вырученные за кое-какое золотишко... Благополучно сел в поезд, товарищи проводили с наказом возвращаться. Говорили, что здесь ощущается голод в цветных металлах. В вагоне я сразу почуял, что пахнет как-то не так. Шпионским духом пахнет, и пахнет где-то поблизости от моего купе. Вначале подумал, что источником запаха является рабочий Петров, ан нет. Оглянулся я, и вижу подозрительного человека. Сидит в пальто с поднятым воротником, и глазами по сторонам зыркает. Многие революционеры ездили в пальто с поднятыми воротниками, но в нем мне сразу что-то не понравилось. И не зря. Ни слова ни говоря, он вдруг поднимается и подсаживается ко мне. "Здравствуйте, как вам Женева?",-говорит и гадко так улыбается:"Приятный город, не так ли?" Я говорю:"А кто это вы?" Он улыбается. "Нас здесь полный поезд". Я покачал ему головой и говорю:"А знаете, что воспроизводство человека есть двуиндивидуумное реализованное тождество отрицательного единства рефлектирующего в себя из своего раздвоения рода становления в сущности и движения от ничто к ничто и тем самым к себе самому?" Эта простая философская мысль вывела его из строя на полчаса, а я немного успел подумать. Он улыбается еще гадливее, архигадко, но как-то вымученно. "Ничего не выйдет",-говорит,-"Владимир Ильич, даже не думайте вступать со мной в дискуссию, нас много". Я ему "С чего, это вы, батенька, взяли, что я Владимир Ильич?". Он как-то сник, и я понял, что он берет меня на пушку. "По фотографии опознал",-говорит. Я ему:"Покажите даггеротип, вы же знаете, что я не люблю фотографироваться". И он в кусты, даггеротипа у него не оказалось, их вообще очень мало по стране гуляло. Я, значит, все думаю. У них, агентов, руки длинные, как только приедем, начнутся обыски и так далее. Говорю:"Я знаю, Ленин в этом поезде". Он прям весь насторожился, даже привстал. "Где?"-спрашивает. Я ему тихо:"Тут, только ради всего святого, не кричите". Иногда приходится жертвовать лучшими. На следующей станции рабочего Петрова выволокли из вагона и расстреляли прямо на вокзале. Такие вот были тогдашние нравы.
Голос за кадром.
-Вот так Владимир Ильич в очередной раз провел агентов царской охранки.

Иду я как-то раз на конспиративную квартиру к Феликсу Эдмундовичу по одному не терпящему отлагательств делу. И чувствую спиной, как за мной кто-то идет. Как думаете, кто? Правильно, агент царской охранки. Я резко останавливаюсь и поворачиваюсь к нему, хочу взять его на испуг. "Вы за кем следите, не за Лениным ли?"-спрашиваю я у него. Он весь встрепенулся. "Да, за ним",-говорит и руки все в карманах держит. Думаю, что это у него в карманах, не наганы ли? Не просто так он руки в них держит. "Так это не я, вы обознались",-применяю я испытанный прием. Он мне посмеивается и говорит:"Я стреляный воробей, еще в Шушенском стреляный, помните?" Я сразу и вспомнил, что-то его наглое лицо мне сразу показалось знакомым. "Так и там не я был",-говорю я и стараюсь придать лицу правдивое выражение. Он улыбается еще шире. "Рассказывайте",-говорит. "Вас я доставлю живым или мертвым, мне все равно, мертвым даже предпочтительнее." "Экий вы негодяй и прохиндей,"-говорю я ему и оглядываюсь по сторонам. Никого. "Какой есть"-, говорит мне эта гнида. " "Ну, пойдемте",-говорю я ему. А он, представляете, говорит:"Вы, сопротивляйтесь, да поживее, пока на улице никого нет, вы привлекаете меня в мертвом виде." Ну думаю, свалился какой-то извращенец на мою голову. Он продолжает:"Хотел я довести вас до явки, но невмоготу мне, так руки и чешутся, вы уж меня простите." Хорошо, что это все видел Феликс Эдмундович из окна явки. Ведь мы немного до нее не дошли. У него на стене висела преотличненькая винтовочка с прикладом красного дерева. И с оптическим прицелом. И с глушителем. Специально для нас ее сделал какой-то немецкий мастер. Агент вдруг подкосился весь как-то и упал. Я перешагнул через него и пошел к Феликсу. У нас намечался звонок в Лондон по поводу цен на золото и бриллианты. Поднакопилось, знаете-ли этой всячины.
Голос за кадром.
-Вот так Владимир Ильич в очередной раз провел за нос агентов царской охранки.

Сидел я как-то раз в тюрьме. Вообще я сидел много раз, но это к слову. Сижу, понимате-ли, пишу листовку к рабочим Петербурга, при этом пользуюсь книгой немецкого философа, отгадайте какого? Неверно, я же не немец, батенька. Я пользовался Марксом. Толстая такая книга, старинное издание. Вдруг чую легкий скрип у двери, надзиратель поднимает фортку. Чертовски быстро я опрокинул в рот чернильницу из хлеба, восьмую за день, и сделал вид, что просто читаю. Он посмотрел по камере глазами пошарил, не нашел ничего компрометирующего и говорит:"В связи с переполненностью тюрьмы к вам подселение будет в количестве одного человека". Я киваю головой, я полностью согласен. В камеру вводят связанного человека, он смотрит на меня прямым революционным взглядом. Он сел на койку, поздоровался со мной, и по голосу я сразу понял, кто он. Думате, кто? Ни за что не догадаетесь. Агент царской охранки. Елейным голоском он мне и говорит:"А что это вы там пишите?" Я говорю:"Очерк". Он говорит:"А дай-те посмотреть, что вы там пишите, мне очень интересно." Я ему и говорю:"А вы революционер, батенька? Я даю только революционерам." Его аж перекосило всего от злости, едва он услышал это слово. "Да",-говорит,-"Начинающий". Я ему:"Ну берите, почитайте." Он хватает листовку и жадно так читает, прямо проглатывает. Там помниться, много было написано о царе с марксистской точки зрения. И призыв вооружаться там тоже был. Я ему сую перо и хлебную чернильницу, и говорю:"Подправьте, что найдете неказистым." Он с готовностью кивает головой, а я говорю: "Когда придет надзиратель, надо проглотить чернильницу, это первая заповедь настоящего революционера, а пока потренируемся." Он проглотил сорок одну чернильницу, а наливал я в них не молоко, как себе, а настоящие симпатические чернила. После этого он долго не мог говорить. Потом я стал его обучать условным стукам, и говорю, что стучать в стены камеры товарищам нужно головой, так звук лучше. Он сначала сомневался, но я показал ему лысину, и говорю, что достучался до лысины. Его голова никуда не годилась после первых десяти стуков. Пришлось ему помогать за волосы. Я научил его правильно стучать ровно через час. Потом я склонил его к побегу. Он с радостью согласился. Я показал ему как выламывать прутья решетки. Зубами. Он оставил все зубы на подоконнике, но решетку так и не выломал. Я его укорил этим. За эти полдня он, как мне показалось, проникся духом революционера по-настоящему, и сам предложил покончить с надзирателем. Я ему и говорю:"Чертовски рано, еще, батенька, тысячу раз рано, пока надо бы вам научиться распознавать шифры и мой почерк." Надо сказать, почерк то у меня всегда был мелковат и неразборчив. Не каждый мог прочитать. Он ослеп на один глаз через два часа, я специально засекал по хронометру. В окончании этого короткого курса начинающего революционера я почитал
ему Маркса, чем , как мне показалось, вконец расстроил его нервную систему. Не годятся агенты для Маркса. Потом показываю ему, как отрывается ножка от кровати, и зову надзирателя. И говорю ему:"Что ж, вы, батенька, подсаживаете ко мне грязных революционеров? Ведь мне доподлинно известно, что он революционер, этому есть доказательства." И показываю ему на листовку, которую дал ему в руки. "Требую расстрела!"-кричу. Его выволокли под руки, помниться. Но голову надзирателю он раскроить успел. Вскоре я услышал на дворе выстрелы, уж не знаю, по кому и стреляли. После этого мне уже не досаждали провокаторы. Я мог работать в полную силу.
Голос за кадром.
-Вот так Владимир Ильич в очередной раз перехитрил агентов царской охранки.

Сижу я, помниться, в стационном буфете в Париже. Денег нет, паспорт поддельный, как обычно. На рабочего Иванова был паспорт. Сижу, вспоминаю былое. Денежки-то у меня поначалу были. В Париж я приехал за мимеографом, знаете-ли, компактный печатный станок. Но как на грех по пути в магазин, где продаются мимеографы, повстречался мне один веселый дом. Я решил посмотреть как развлекаются проклятые буржуа. Чертовски весело, знаете-ли, они развлекаются. Денежки быстро кончились, и хозяин магазина с мимеографами в долг ничего мне не дал, сволочь такая. Он на своих мимеографах сделал матерые деньжищи, мы много у него чего покупали. Я пригрозил расстрелом этому глупому французу, но он меня выгнал.... Так, о чем это я? Ах, да! Сижу я в буфете и с грустью смотрю на поезда. Единственная радость была, что мимеограф у меня все-таки был, как и маузер,не зря я грозил французу..... Но денег не было ни рублика. Вдруг ко мне подходит один человек и говорит:"Здравствуйте, Владимир Ильич, давненько не виделись." Я сразу его и вспомнил. Кто это был, ни за что не догадаетесь? Это был агент царской охранки, тот самый, который ушел от меня еще в Шушенском. Архиживучий был человечище. Я ему и говорю:"Добрейший сегодня денек выдался, батенька",-а сам лихорадочно думаю, как бы его перехитрить. "Давайте, поедем, пора уже",-говорит он и руку в кармане держит по своей привычке. "Здесь не ваша юрисдикция",-говорю ему я. Он прямо остолбенел. "Нечего тут выражаться, никто вам не поможет",-говорит,-"Собирайтесь, пойдем, поезд скоро отходит." "Да, Россия нуждается во мне, вы правда думаете, что мне надо ехать?"-говорю я ему, чтобы выиграть время. Он изменился прям в лице весь. Дальше было неинтересно, сели мы в поезд, он купил мне билет, помог загрузить печатный станок, говорил, что, дескать, это улика против меня. В общем, чертовски мне помог. В вагоне я подсыпал ему в бокал какого-то порошка, который завалялся у меня в кармане. Порошок-то был у меня на всякий случай.... Он как-тосразу уснул и вроде забыл про меня. Ближе к России он стал дурно пахнуть и я попросил проводника что-нибудь сделать. Товарищи получили мимеограф.
Голос за кадром.
-Вот так Владимир Ильич в очередной раз провел агентов царской охранки.